Йохан хейзинга: homo ludens

Содержание[править | править код]

I. Характер и значение игры как явления культурыправить | править код

Сочинение посвящено всеобъемлющей сущности феномена игры (нидерл. Spel) и универсальному значению её в человеческой цивилизации. Хёйзинга считает, что игра не может быть редуцирована к феноменам культуры, поскольку она древнее их и наблюдается еще у животных. Напротив, сама культура (речь, миф, культ, наука) имеет игровую природу. Сущность игры Хёйзинга сначала определяет как несерьезность (25), однако поясняет, что играющие животные в отличие от человека не смеются, то есть игра все же может включать в себя серьёзность (59). Затем он определяет игру как «свободное действие», поскольку она лишена принуждения и ей предаются в «свободное время» (27) и в особом «игровом пространстве». Вместе с тем, игра подразумевает строгий внутренний порядок, что подразумевает присутствие некоего игрового сообщества.

II. Концепция и выражение понятия игры в языкеправить | править код

Переходя к анализу слова «игра», Хёйзинга замечает, что оно встречается у всех народов. Начинает он с языка античной цивилизации, где игра обозначается тремя способами как παιδιά (пайдиа — «ребячества»), ἄθυρμα (атюрма — «ерунда») и ἀγών (агон — «состязание»). Хёйзинга замечает, что некоторые исследователи античности (Болкестейн) противопоставляют пайдию и агон, то есть игру и состязание (нидерл. Wedijver), но эти два понятия все же выражают единое явление. Разные слова для обозначения игры встречаются и в санскрите: kridati (забавы детей и животных), divyati (бросать жребий), tandeln (подражать, высмеивая). В японском игра совпадает с вежливостью, а в семитских языках — с издевательством. В германских языках нет обобщающего для игры слова, а в романских языках оно есть. Размышляя о сексуальной игре, Хёйзинга подчеркивает в ней избыточность над биологическим спариванием. Он также противопоставляет игру всякой биологической необходимости, будь то самозащита или добывание пропитания.

III. Игра и состязание как культуросозидающая функцияправить | править код

Размышляя над соотношением игры и культуры, Хёйзинга замечает, что культура рождается из игры и культура имеет характер игры (60). Он еще раз указывает на напряжение и неопределенность как критерий игры. Он различает одиночные (пасьянс), агональные (спорт) и азартные (игра в кости) игры. Возвращаясь к противопоставлению игры и состязания в греческом языке, он называет этот факт «случайным пробелом в формировании абстрактного понятия игры» (63). С точки зрения Хейзинги, состязание составляет суть игры — выражение воли к власти или «агональный инстинкт» (105). Азартные игры он связывает с попыткой выяснения воли богов. В этом контексте он истолковывает потлач (72). Вырастающая из этого бравада становится основой добродетели и фундаментом этики. Хёйзинга делает вывод: «без поддержания определенного игрового поведения культура вообще невозможна» (105).

IV. Игра и правосудиеправить | править код

Рассматривая судопроизводство, Хёйзинга также замечает там элемент игры, лицедейства (мантии и парики) и состязания («тяжбы»). В античности неотъемлемым элементом любого суда также являлась случайность и жребий богов.

V. Игра и ратное делоправить | править код

Сравнивая войну и игру, Хёйзинга приводит в пример средневековые турниры, где изначально кровавая борьба выродилась в пышное состязание напоказ. Вместе с тем он замечает, что состязание возвышает распрю до культурного уровня, подразумевая уважение к противнику и понятие чести. Именно на этом вырастают понятия рыцарства и международного права, которые составляют суть человечности.

VI—XIправить | править код

В 6-й главе Хёйзинга рассматривает выражение агонального инстинкта в виде разгадывания загадок, в 7-й — в виде состязания поэтов, в 8-й — в игре воображения, в 9-й — в виде философской игры ума, в 10-й — в виде музыки, в 11-й главе он рассматривает культуры через призму игры — лат. sub specie ludi. Хёйзинга повторяет свою главную мысль: «культура, в её первоначальных фазах, играется» (168).

XII. Игровой элемент современной культурыправить | править код

Не обходит своим вниманием Хёйзинга новейшие выражения игры, под которыми он понимает спорт — явление пришедшее в XIX веке из английской культуры. Согласно Хейзинге турнир — это состязание, но еще не спорт, ибо в нем еще много театральности

Спорт же рождается из командной игры в мяч, где на первое место выходят телесные упражнения и демократизм. В контексте реализации агонального инстинкта Хёйзинга рассматривает современное движение скаутов. Отмечая убывание игры в современной цивилизации, Хёйзинга предостерегает о возможности крушения культуры в варварство и хаос.

Предисловие – введение

Когда мы, люди, оказались далеко не столь мыслящими, каковыми век более радостный счел нас в своем почитании Разума, для наименования нашего вида рядом с homo sapiens поставили homo faber, человек-делатель. Однако термин этот был еще менее подходящим, чем первый, ибо понятие faber может быть отнесено также и к некоторым животным. Что можно сказать о делании, можно сказать и об игре: многие из животных играют. Все же мне кажется, homo ludens, человек играющий, указывает на столь же важную функцию, что и делание, и поэтому наряду с homo faber вполне заслуживает права на существование.

Есть одна старая мысль, свидетельствующая, что если продумать до конца все, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою. Тому, кто удовлетворится этим метафизическим утверждением, нет нужды читать эту книгу. По мне же, оно не дает никаких оснований уклониться от попыток различать игру как особый фактор во всем, что есть в этом мире. С давних пор я все более определенно шел к убеждению, что человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как игра. Следы этих воззрений можно встретить в моих работах начиная с 1903 г. При вступлении в должность ректора Лейденского университета в 1933 г. я посвятил этой теме инаугурационную речь под названием: Over de grenzen van spel en ernst in de cultuur [О границах игры и серьезности в культуре]. Когда я впоследствии дважды ее перерабатывал – вначале для научного сообщения в Цюрихе и Вене (1934 г.), а затем для выступления в Лондоне (1937 г.), я озаглавливал ее соответственно Das Spielelement der Kultur и The Play Element of Culture [Игровой элемент культуры]. В обоих случаях мои любезные хозяева исправляли: in der Kultur, in Culture [в культуре] – и всякий раз я вычеркивал предлог и восстанавливал форму родительного падежа. Ибо для меня вопрос был вовсе не в том, какое место занимает игра среди прочих явлений культуры, но в том, насколько самой культуре присущ игровой характер. Моей целью было – так же дело обстоит и с этим пространным исследованием – сделать понятие игры, насколько я смогу его выразить, частью понятия культуры в целом.

Игра понимается здесь как явление культуры, а не – или во всяком случае не в первую очередь – как биологическая функция, и рассматривается в рамках научного мышления в приложении к изучению культуры

Читатель заметит, что от психологической интерпретации игры, сколь важной такая интерпретация ни являлась бы, я стараюсь воздерживаться; он также заметит, что я лишь в весьма ограниченной степени прибегаю к этнологическим понятиям и толкованиям, даже если мне и приходится обращаться к фактам народной жизни и народных обычаев. Термин магический, например, встречается лишь однажды, термин мана и подобные ему не употребляются вовсе

Если свести мою аргументацию к нескольким положениям, то одно из них будет гласить, что этнология и родственные ей отрасли знания прибегают к понятию игры в весьма незначительной степени. Как бы то ни было, повсеместно употребляемой терминологии по отношению к игре мне недостаточно. Я давно уже испытывал необходимость в прилагательном от слова spel , которое просто-напросто выражало бы «то, что относится к игре или к процессу игры». Speelsch здесь не подходит из-за специфического смыслового оттенка. Да позволено мне будет поэтому ввести слово ludiek. Хотя предлагаемая форма в латыни отсутствует, во французском термин ludique встречается в работах по психологии.

Предавая гласности это мое исследование, я испытываю опасения, что, несмотря на труд, который был сюда вложен, многие увидят здесь лишь недостаточно документированную импровизацию. Но таков уж удел того, кто хочет обсуждать проблемы культуры, всякий раз будучи вынужден вторгаться в области, сведения о которых у него недостаточны. Заранее заполнить все пробелы в знании материала было для меня задачей невыполнимой, но я нашел удобный выход из положения в том, что всю ответственность за детали переложил на цитируемые мною источники. Теперь дело сводилось к следующему: написать – или не написать. О том, что было так дорого моему сердцу. И я все-таки написал.

Лейден, 15 июля 1938 г.

Книги (5)

Сборник книгРаздел: Разное

Йохан Хёйзинга получил мировую известность благодаря исследованиям по истории западноевропейского Средневековья и Возрождения.

Наиболее известные произведения — «Осень Средневековья» (1919) и «Эразм» (1924). Впоследствии самым знаменитым сочинением Хёйзинги стал трактат Homo Ludens («Человек играющий», 1938).

Далее »

Homo ludens. Человек играющийРаздел: Разное

Фундаментальное исследование выдающегося нидерландского историка и культуролога И.Хейзинги «Homo ludens. Человек играющий», анализируя игровой характер культуры, провозглашает универсальность феномена игры и се непреходящее значение в человеческой цивилизации.

Давно уже признанное классическим, это произведение отличают научная ценность, широта охвата, разнообразие фактического материала, обширная эрудиция, яркость и убедительность изложения, прозрачность и завершенность стиля.

Ссылка на книгу удалена с сайта по просьбе издательства.

Культура Нидерландов в XVII веке. Эразм. Избранные письма. РисункиРаздел: Философия

Книга завершает начатое выходом в свет «Осени Средневековья» (1988) и продолженное затем «Homo ludens / Человеком играющим» (1997) издание основных произведений выдающегося нидерландского ученого ЙоханаХёйзинги (1872-1945).

Эссе «Культура Нидерландов в XVII веке» посвящено анализу причин и особенностей нидерландской культуры «золотого века». Монография «Эразм» раскрывает сложную и противоречивую личность великого Роттердамца, одного из властителей дум эпохи Гуманизма.

В письмах И. Хёйзинга предстает перед нами широко образованным, ярким и разносторонним человеком, до конца преданным научному и моральному долгу. Его художественные дарования демонстрируют также стихи и рисунки.

Ссылка на книгу удалена с сайта по просьбе издательства.

Осень СредневековьяРаздел: Философия

Осень Средневековья — философско-культурологический трактат голландского автора Йохана Хёйзинги.

Впервые был опубликован на голландском языке в 1919 году. Трактат описывает духовную ситуацию во Франции и Нидерландах в XIV–XV веках

Особое внимание автор обращает на рыцарство (Глава IV. Рыцарская идея; Глава VI

Рыцарские ордена и рыцарские обеты), идею сословного разделения общества и средневековый образ любви.

Ссылка на книгу удалена с сайта по просьбе издательства.

Тени завтрашнего дня. Человек и культура. Затемненный мирРаздел: Философия

Книга включает социокультурные работы выдающегося нидерландского историка Йохана Хёйзинги (1872–1945).

В эссе «Тени завтрашнего дня» исследуются причины и возможные следствия духовного обнищания европейской цивилизации в преддверии надвигающейся катастрофы — Второй мировой войны. Статья «Человек и культура» обосновывает нерасторжимое единство этих понятий. В эссе «Затемненный мир» содержится краткий историко-культурный анализ событий многовековой жизни Европы, и на его основе высказывается прогноз о возрождении культуры в послевоенный период.

Произведения Й. Хёйзинги отличают глубина и высокий гуманизм, они провозглашают и отстаивают неизменную ценность духовной свободы. Книга предназначена как специалистам — историкам, философам, культурологам, — так и широкому кругу интеллигентных читателей.

Ссылка на книгу удалена с сайта по просьбе издательства.

Легенда

Откуда же он взялся, homo ludens (Не путать с Homo Ludens, что является гильдией)?
Легенда гласит, что однажды герой, вернувшись с очередного невероятно важного задания, отдыхая в таверне, осознал, что ложка, лежащая перед ним, ненастоящая. Где-то в вдалеке раздался грохот разрушенной вдребезги четвёртой стены, и по всему Годвиллю стали появляться герои, осознающие, что они-то в игре

Гонимые всеми из таверн за радикальные мысли спьяну, они начали собираться в кучки, кучки — в группы, а однажды они собрались вместе в таверне и решили основать гильдию — Homo Ludens.

В какой момент эволюции героев он шагнул на ступень , спрыгнуть с которой нет сил и желания? Считается, Homo ludens возник как следующая ступень строителя возможного Годвилльского будущего.Человек играющий не стремится преобразовывать существующую реальность , но хочет менять свою жизнь так, как это возможно в игре. Так, начиная с тупае в лаптях и картонным щитом в руках, он становится матёрым героем, имеющим за плечами храм с ковчегом.

Homo ludens играет не какие-либо роли, а самого себя, ибо верит, что атрибуты той или иной роли и есть его собственные качества. Homo ludens может страстно желать грандиозные вещи, вроде храмов из золота или ковчегов из редчайшего дерева, совершенно не задаваясь вопросом, что он с ними будет делать. Желание поиграть с этими игрушками столь сильно, что весь потенциал, все ресурсы брошены на овладение ими.

Что старше, игра или культура?

 Игра, с точки зрения исследователя, гораздо старше культуры, т.к. уже в наипростейших формах, в том числе и в жизни животных, игра есть нечто большее, чем чисто физиологическое явление, либо физиологически обусловленное психическая реакция. Исследователь указывает, что в игре есть нечто, выходящее за пределы непосредственного стремления к поддержанию жизни.

К определению основных функций игры неоднократно обращались ученые различных специализаций. Можно выделить следующие положения:

• — игра – высвобождение избыточной жизненной силы;
• — игра – инстинкт подражания;
• — игра – удовлетворение потребностей в разрядке;
• — игра – упражнение на пороге серьезной деятельности;
• — игра учит себя ограничивать;
• — игра поддерживает собственную индивидуальность.

Однако Й. Хейзинга находит неудовлетворительными эти объяснения. Психологи и физиологи стремятся проникнуть в суть игры, не проявляя интереса к ее эстетическим особенностям, поэтому изначальные качества игры ускользают от описаний. Всесторонне изучение феномена игры позволило автору выделить следующие ее признаки:

• — игра – свободное действие: игра по принуждению не может оставаться игрой;
• — игра не есть «обыденная» или «настоящая» жизнь. Игра – это выход из такой жизни в преходящую сферу деятельности с ее собственными устремлениями;
• — третий, отличительный признак игры – замкнутость, ограниченность. Она «разыгрывается» в определенных границах места и времени. Ее течение и смысл заключены в ней самой;
• — игра устанавливает порядок, она сама есть порядок – и этот порядок непреложен. Эта глубокая связь с идеей порядка есть причина того, почему игра в столь значительной мере лежит в области эстетического. Игра склонна быть красивой;
• — следующий признак игры – напряжение. Именно элемент напряжения сообщает игре то или иное эстетическое содержание, ведь напряжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физической силы, упорства, изобретательности, мужества, выносливости, а также ду
• — в каждой игре – свои правила. Правила игры бесспорны и обязательны, и не подлежат никакому сомнению, ведь стоит какому-либо игроку отойти от правил, и мир игры тот час же разрушится;
• — немаловажным признаком игры Й. Хейзинга признает то, что играющие создают новое сообщество – группу, которая сохраняет свой состав и после того, как игра закончилась;
• — наконец, последняя отличительная черта игры – ее обособленность, выраженная в таинственности. В подтверждение своей мысли Хейзинга приводит в доказательство игры первобытных народов, например, обряд инициации, окруженный таинственностью, недопущением же

Й. Хейзинга пытается определить границу между священным действием и игрой: игровое настроение по своему типу изменчиво – в любую минуту может вступить в свои права обычная жизнь. Совсем по-другому обстоит дело с настроением священных празднеств, прервать которые нельзя. И все же, священная игра, столь необходимая для блага общества, всегда лишь игра, деятельность которой протекает вне и поверх сферы трезвой обыденной жизни с ее нуждой и серьезностью.

Взаимосвязь игры и культуры, по мнению исследователя, нужно искать в высших формах социальной игры, там, где она проходит в упорядоченных действиях группы или сообщества, или двух групп, противостоящих друг другу. Игра в одиночку плодотворна для культуры лишь в очень ограниченной степени.

Теснейшим образом с игрой связано понятие выигрыша. Выиграть – значит, возвысится в результате игры. Выигравший и в обыденной жизни приобретает славу и почет, и его успех распространяется на всю группу, отождествляющую себя с победителем. Поэтому главное – это сама победа, причем прямая жажда власти не является здесь мотивом. Борются или играют ради чего-то, и в первую очередь – ради возможности наслаждаться победой.

Люди племени делились на две части по признаку пола. Обособление по признаку пола стоит у истоков системы мышления, выражавшей это обособление и конкретно проявлявшееся в разделении на группы юношей и девушек, которые на празднествах в ритуальных формах привлекают друг друга поочередным пением и играми.

Агональная основа культурной жизни

Агональную (т.е. состязательную) основу культурной жизни архаических обществ ничто не высвечивает с такой ясностью, как описание обычая индейских племен времен Британской Колумбии, известного в этнологии под названием «потлатч».

Суть его состоит в следующем: устраивается торжественный праздник, на котором одна из двух групп с чрезвычайной пышностью раздаривает дары другой группе, не преследуя никакой иной цели, кроме как доказать этим свое превосходство. Единственно необходимое ответное действие – другая сторона обязана устроить и, по возможности, превзойти соперника. С предметом данного исследования связано все, называемое потлатчем – это выигрыш, главенство, слава, престиж, реванш. Духовная атмосфера, в которой происходит вся эта торжественная церемония, – это атмосфера чести, выставления напоказ бахвальства и вызова. Единственное стремление здесь – престиж своей группы, повышение ранга и превосходство над остальными. Это серьезная игра, порой кровавая, священная игра, и все же это – игра.

При любой системе архаического жизненного уклада на основе воинственной и благородной племенной жизни вырастает идеал рыцарства, будь то у греков, арабов, японцев или христиан эпохи Средневековья. И всегда этот идеал добродетели сохраняет неразрывную связь с признанием и утверждением чести, примитивной и внешне проявленной. Добродетель, честь, благородство и слава попадают в круг состязания, а, следовательно, и в круг игры.

Человек благородного происхождения подтверждает это действенным испытанием силы, ловкости, мужества, остроумия и т.д. Это прославление добродетелей как форма состязания может переходить и в поношение противника. Особые действия имеют при этом, например, жест презрения к неприступной мощи стены вражеской крепости и т.д. Еще один из наиболее ярких примеров – соревнование в учтивости, которое состоит в том, что каждый старается побить противника благородством манер. Состязание в учтивости нигде так не формализовано, как в Китае.

Подробно останавливаясь на значении агонального фактора в греческой культуре, автор приходит к выводу, что все мистическое и магическое, героическое и логическое ищет форму и выражение в благородной игре. Культура берет начало не как игра и не из игры, а в рамках игры. Эти состязательные формы возникают независимо от особенностей религиозных представлений, свойственных тому или иному народу. Готовое объяснение этой однородности лежит в самой человеческой природе, всегда устремленной к высшему, будь это высшее земной славой и превосходством или же преодолением всего земного. Врожденной функцией человека, благодаря которой осуществляется это стремление, и была игра. Из агональной сущности спора проистекает все его последующее развитие, и этот состязательный характер продолжает жить в нем и по сей день. Й. Хейзинга видит взаимосвязь игры и культуры и в агональном характере войны: состязательный момент вступает в действие с той минуты, когда воюющие стороны начинают видеть друг в друге противника, сражающегося за то, на что он имеет право.

Примечания

1. Хейзинга 1955, стр. 1.
2. Хейзинга 1955, стр. 3.
3. Хейзинга 1955, стр. 8–10.
4. Хейзинга 1955, стр. 13.
5. Хейзинга 1955, стр.28
6. Хейзинга 1955, стр. 36.
7. Начиная со своего замечания об использовании профессором Буйтендейком слова «любовная игра», Хейзинга отмечает, что, по его собственному мнению, «дух языка склонен воспринимать как игру не действие как таковое; скорее, путь к нему, подготовка для и введения в «любовь», которая часто становится заманчивой из-за всевозможных игр. Это особенно верно, когда один из полов должен разбудить или склонить другого к совокуплению «. Сегодня употребляется слово прелюдия чтобы описать эту «любовную игру». Хейзинга, 1955, стр. 43.
8. Хейзинга 1955, стр. 30.
9. Хейзинга 1955, стр. 30–31.
10. Информация о языке черноногих, который использует Хейзинга, взята из Профессор Кристианус Корнелис Уленбек. Хейзинга 1955, стр. 33. См. Книгу Монтана 1911: профессор и его жена среди черноногих для получения дополнительных сведений об этом вкладе индейского языка черноногих в Homo Ludens.
11. Хейзинга благодарит профессора Йоханнес Радер, Huizinga 1955, стр.34. Определив одно слово, Хейзинга затем объясняет, что вопрос более сложен. В частности, он упоминает бусидо (который был разыгран в игровых формах) и позже асобаза-котоба (буквально play-language — для вежливой речи, способ обращения, используемый при разговоре с людьми более высокого ранга).
12. Хейзинга подчеркивает, что это арабское слово используется для обозначения «игры» на музыкальном инструменте, как в некоторых современных европейских языках. Хейзинга 1955, стр. 35.
13. Затем Хейзинга подчеркивает, что шутить, Jocari не означает играть на классической латыни. Хейзинга 1955, стр. 35. Основная причина, по которой здесь говорится об этом, состоит в том, что позже он отметит исчезновение Людус быть вытесненным шутить в появлении романских языков.
14. ^ Хейзинга 1955, стр. 46.
15. Хейзинга 1995, стр. 77.
16. Хейзинга 1955, стр. 84.
17. Хейзинга 1955, стр. 90.
18. ^ Хейзинга 1955, стр. 91.
19. Примечание переводчика: «Собственная английская рукопись Хейзинги заменяет этот третий фактор на« прекращение нормальных социальных условий »». Хейзинга 1955, стр. 91.
20. Хейзинга 1955, стр. 100–101.
21. Хейзинга 1955, стр. 101.
22. Хейзинга 1955, стр. 105.
23. Хейзинга 1955, стр. 119.
24. Хейзинга 1955, стр. 120.
25. Хейзинга, стр. 121. Написание Unferd в других текстах иногда упоминается как Унферт.
26. Хейзинг, 1955, стр. 136.
27. Цитата взята из главы XII «Игровой элемент в современной цивилизации». Представляется целесообразным перенести его в главу X Игровые формы в искусстве, чтобы охарактеризовать естественные -измы из Импрессионизм, Кубизм и так далее. Интересно, имел ли в виду Хейзинга и политически происходящие -измы из Коммунизм, Фашизм, Республиканизм, Социализм и так далее. Хейзинга 1955, стр. 203.
28. Хейзинга 1955, стр. 158.
29. Хейзинга 1955, стр. 165.
30. Хейзинга 1955, стр. 166.
31. Хейзинга 1955, стр. 169.
32. Хейзинга 1955, стр. 173.
33. Хейзинга 1955, стр. 207.

Культурология

Значительное место в теории культурологии занимает игровой подход изучения культуры. Культурология ищет ответы на вопрос: «Как в природном мире возник новый феномен – культура?». Одним из таких ответов стала игровая концепция культуры. Человек всегда имел способность и склонность облекать в формы игрового поведения все стороны своей жизни. Игра – прежде всего, свободная деятельность. Все исследователи подчеркивают незаинтересованный характер игры. Раньше, чем изменять окружающую среду, человек сделал это в собственном воображении, в сфере игры.

Игровая концепция культуры целостно была сформулирована нидерландским историком и философом-идеалистом Йоханом Хейзингом в работе «Человек играющий». Она рассматривает игру как первооснову культуры, которая возникает и развертывается в игре, носит игровой характер.

Игра – это всеобъемлющий способ человеческой деятельности, универсальная категория человеческого существования.

Игра – это не манера жить, а структурная основа человеческих действий. А для того, чтобы игровое содержание культуры было культуросозидающим, оно должно оставаться чистым.

Цель игры – в ней самой. Игра сама по себе, в самом начале, лежит вне сферы нравственных норм. Она не может быть ни дурной, ни хорошей. Нравственный, так же как и безнравственный, поступок совершается по тем или иным правилам той или иной игры. В сущности, игра несовместима с насилием.

Именно нравственные поступки свидетельствуют о должном соблюдении «правил игры». Ведь нравственность есть не что иное, как укорененная в прошлом традиция. Безнравственность, с данной точки зрения, это намеренно избранное положение «вне игры», т.е. нечто абсурдное по определению.

Говоря об игровом факторе, Й. Хейзинга убедительно показывает его чрезвычайную действенность и чрезвычайную плодотворность при возникновении всех крупных форм общественной жизни. Будучи ее существенным импульсом, игровые состязания, более древние, чем сама культура, исстари наполняли жизнь и, подобно дрожжам, способствовали росту и развитию форм архаической культуры. Культ рос в священной игре.

Поэзия родилась в игре и продолжала существовать в игровых формах. Музыка и танец были чистой игрой. Мудрость и знание обретали словесное выражение в освященных обычаем играх, проходивших как состязание.

Право выделилось из игр, связанных с жизнью и отношениями людей. Улаживание споров оружием, условности жизни аристократии основывались на игровых формах. Поэтому вывод здесь может быть только один: культура, в ее первоначальных фазах, играется. Она не произрастает из игры, она развертывается в игре и как игра.

Подлинная культура не может существовать без игрового содержания, т.к. культура предполагает определенное самоограничение, определенную способность не воспринимать свои собственные устремления, как нечто предельное и наивысшее, но видеть себя отгороженной некоторыми добровольно приятыми границами. Й. Хейзинга подчеркивает, что культура все еще хочет, чтобы ее «играли», – по взаимному соглашению относительно определенных правил.

Тяжело смотреть на все наши деяния с точки зрения игры. В глубочайших недрах человеческого существа что-то словно бы противится этому, но и в драматическом сгущении важнейших моментов жизни человечества все происходящее не выходит за рамки парадигмы игры вообще.

Проблематика игры с особой остротой звучит в наше неспокойное и часто весьма зловещее время. Жизненная необходимость утвердиться, найти точку опоры, когда вокруг рушатся ценности, столь долго казавшиеся незыблемыми, понуждает общество искать поддержку не у лишившихся доверия авторитетов, а у молодежи. Однако в неустойчивые, переходные эпохи резко повышающийся интерес к молодежи приобретает подчас параноидальный характер. Так было с распространением среди советской, а затем и европейской молодежи троцкизма, взращиванием комсомола, появлением гитлерюгенд, хунвэйбинов.

На передний план выходят серые однородные массы с их неизменным пристрастием к красному, кровавым потопом смывающие вековые устои этики и культуры. Исследование Й. Хейзинга позволяет отличить «чистую игру», глубоко гуманистическую, от бескультурья и варварства. Раскрытие игровой концепции культуры предполагает, прежде всего, определить, что автор вкладывает в понятие игры, в чем видит ее характер и значение как явления культуры.

Интервью с гильдийцами

А теперь микрофон в руки возьмет и расскажет о том, что повидал за это время в гильдии.

Взгляд пронзает время и пространство

Случилось это где-то год назад, когда я и мой герой были молоды, неопытны и полны энтузиазма. 
Не знаю, чем моего подопечного привлекло это заведение. Лично я думаю, что виновен запах свежих 
пирожков из соседней лавки, а может фирменная зелёнка главврача, которую тот пообещал ему, да так и не выдал.

Тогда была тишина, никто друг друга не знал, все в битвах да в геройствах участвуют, пока однажды 
не додумались прикреплять записки к стенке. Пару раз кто-то приходил и выкидывал их, но мы упорно 
заполняли эту стенку вновь.

Вместе мы пережили Новый Год, Хэллоуин, пятилетие, шестилетие, множество серьёзных апдейтов.

Мы вместе исследовали загадочных трабблов, помогали искать боссов и лечить питомцев. 

Вместе радовались завершению долгожданного строительства и очередному повышению по службе подопечного.

Были неожиданные взлёты, была мертвая тишина и застой, но мы продолжаем коптить небо над головой. 
И да пребудет с нами Рандом.